«Bella ciao»
Выставка живописи
время проведения выставки
с 24 мая по 2 июня
с 15:00 до 19:00
Караульный дом Галерной гавани
Санкт- Петербург
Шкиперский проток д. 21
Кто: Анастасия и Михаил Мишинские
Что: Первая совместная выставка творческого и семейного союза, представителей молодого поколения художников нео-академистов, членов Санкт- Петербургского Творческого Союза художников, основателей «изо проекта ПАРТА»
Где: Караульный дом в Галерной гавани - последняя частично сохранившаяся постройка со времени Петра I, закрытая для публичного посещения в течение многих десятилетий.
Когда: 21 мая - 2 июня 2014
Главной темой творчества Коллаборации Миши и Настасьи Мишинских является создание выставок-инсталляций,, особенным образом вписанныx в городской ландшафт.
Художники смело экспериментируют с пространством, выходя за привычные рамки галереи, и находят «выставочную» площадку под проект там, где она наилучшим образом раскрывает концепцию идеи .
Михаил и Анастасия ведут постоянный диалог с городом, используя «неподходящие» пространства под выставку своих живописных работ и объектов. В итоге выставка становиться инсталляцией, в которой «атмосфера» старинного особняка или заброшенное депо, переплетаясь с живописью, становятся единым арт-объектом. На выставках коллаборации Михаила и Анастасии Мишинских вовлечение зрителя в вымышленный мир художников начинается уже от входа в импровизированную «галерею».
21 мая художники Миша и Настя Мишинские в последней уцелевшей постройке Галерной гавани, Караульном доме, откроют выставку живописи и объектов «Bella ciao», обнажая «свою» Венецию.
Благодаря совместным творческим усилиям, в Караульном доме воссоздан город-прародитель первых галер. Вдохновленные творчеством Каналетто и Франческо Гварди, Анастасия и Михаил преподносят свое видение города: они смело экспериментируют с привычными рамками прямоугольного пространства. Художники не только одновременно пишут один холст, зачастую стена органично выступает продолжением пространства картины.
Фотоотчет с открытия выставки "Bella ciao" 21 мая 2014
Если вы хотите получить каталог с выставки "Bella ciao" заполните форму
ДРУГАЯ ВЕНЕЦИЯ.
На ярком холсте М. Кудреватого изображен канал в Венеции c дворцами дожей, пересекаемый золоченой гондолой, управляемой статным гондольером. Сложная композиция, богатая цветовая гамма, оставляют впечатление вечного праздника никогда не прекращающегося в водах лагуны.
Полотна венецианского цикла Д. Ермолаева совершенно другие. В них нет панорамных разверток и пестроты цвета. Они почти монохромны, так как написаны переливами золотистой охры с белилами и примечательны тем, что исполнитель выделяет важные детали рельефными объемами. Среди венецианских капителей или лоджий можно затеряться, но мысль настойчиво ищет ответа на вопрос: «Почему здесь все золотое?»
Можно и дальше перебирать венецианские картины разных мастеров, которые тонули в карнавальных представлениях, упивались многоликостью соборов, восхищались разнообразием мостов и переходов, и, споря друг с другом, вырисовывали сотни гондол в мутных водах. Казалось, изобразить Венецию как то по – другому, уже невозможно не нарушая вековые традиции. Многообразный живописный язык доказывает обратное, если его возможностью воспользуются художники с фантазией.
В том, что молодые живописцы М. и А. Мишинские отправились в Венецию не было ничего удивительного, также как - то, что путешествие вылилось в серию полотен. Удивление вызывает мир, который смотрит на зрителя с этих полотен. Удивление вызывает взгляд на город карнавалов и масок, отраженный живописцами. Удивление вызывает, то, что живописцы удачно обошли сувенирные образы, написав «Другую Венецию», собственный, подчас нелицеприятный, совершенно не богемный, а трагический и даже философский городской портрет.
Прежде чем пролистать образы города на каналах вслед за авторами увлекательной концепции, надо вернуться к понятию «городской портрет». В России оно появилось во времена серебряного века, благодаря М. В. Добужинскому, который вместо зданий дворцов и министерств, стал изображать казармы и доходные дома, переулки и крыши с мансардами, брандмауэры и подворотни. Он сумел отыскать и запечатлеть именно петербургские детали, свидетельствовавшие о городе Гоголя и Достоевского, характерного мрачной, но запоминающейся красотой эпохи. Переехав в Вильнюс, Добужинский сформировал «портрет» Вильнюса, а в Лондоне, он составил из множества деталей «портрет» города-джентельмена.
Для написания портрета Венеции М. и А. Мишинским было совершенно недостаточно одного отказа от стереотипа, а требовалось найти собственный взгляд на город во время путешествия. И первым шагом на избранном пути оказался январь, который не представлялся туристическим сезоном, а предъявлял посетителям город в туманах и дождях, в ветрах и полутьме. Походы по закоулкам и дворикам утрами и ночами предъявили художникам оборотную сторону города – его переходы с облупившейся штукатуркой и мостики, рассыпающиеся на глазах, ржавые решетки и сгнившие сваи пристаней. Естественно, что такие детали вызывали в авторах совсем другие цветовые ассоциации и требовали необычных композиционных решений. Осознание того, что оборотная сторона медали далека от совершенства, подтолкнуло к поиску композиций из деталей – находок. Такое понимание помогло авторам из деталей составить серию видов города, а саму серию решить как живописный калейдоскоп. Две-три детали постепенно собирались в композицию, а два три цветовых пятна подбирались под настроение замысла. Иногда замысел картины растягивался на два холста, которые составлялись в общую композицию, а соединенные на разных уровнях эти детали еще сильнее, еще образнее напоминали калейдоскоп. Так, звено за звеном состоялись цветные и эмоциональные черты городского портрета.
Несмотря на то, что картины цикла разные по значению и художественному уровню, общее звучание их можно выразить в одном из названий, которое можно отнести также и к серии и к самой Венеции – «Закрытая история». На составных холстах изображен типично венецианский балкон с белыми балясинами, полуциркульными окнами, прячущимися на розовой поверхности фасада. Только вся эта закрытая зелеными досками история прочитывается как символизм и предстает перед зрителем в убогом или даже трагическом состоянии. Казарменный цвет полусгнивших досок, изъеденная ржавчиной некогда изящная решетка фрамуги, потеки грязной краски на состарившихся перилах балкона – все это приметы времени не пощадившего архитектурные детали особнячка. И внимание концентрируется на этих моментах именно благодаря тому, что пространство вокруг балкона – пронзительно розовое, дворцовое, претендующее на неувядающую красоту. Живописцам, столкнувшим красоту и убогость, историю и современность многое дано, когда они цветом и минимализмом деталей решают такие сложные задачи, как воздействие на зрителя. Цветовая символика имеет древнейшее происхождение, возникнув в те времена, когда человек научился добывать, и использовать природные краски. С момента своего возникновения цветовой символизм был связан с магией и религией, из за своего удивительного свойства воздействия на человеческую психику. В Италии, и в особенности в Венеции существовала целая школа мастеров, использовавших магию цвета в религиозном искусства. Однако, с воцарением в живописной среде натурализма и реализма, живописцы утратили интерес к цветовому гипнозу. Знакомство с картинами Мишинских свидетельствует, что он не только продолжает существовать, но и удачно используется.
В другом полотне «Про взлеты и падения» (Мостик – руина) можно снова увидеть и жесткий отбор деталей, и тонкое исполнение их в живописном отношении. И эффект разрушения возникает не просто от увиденных трещин между камнями и ржавой арматуры, сдерживающей их от рассыпания, а от четко построенной композиции. Камни, громоздясь аркой друг на друга, упираются в черное, мертвое окно, или дверь – символ небытия. Если белый означал свет, то черный - мрак, если белый - жизнь, то черный - смерть, белый - чистота и порядок, черный - грязь и хаос. И этот разваливающийся на глазах венецианский мостик ведет именно к хаосу, к мраку, жестко очерченному художественной рукой. Черный цвет связан с ритуалами вмешательства в жизнь человека враждебных ему сил и т.п.
Авторы еще раз прибегают к символике черного в громадном холсте «Высокая вода», еще более значимой, практически программной картине всего цикла. Город, который изобразили художники – это жилище призраков, это кладбище легенд, это обитель горя и разложения, которая толи тонет на ваших глазах, толи наоборот, поднимается, всплывает из мрака средневековья, чтобы опять начать играть свою зловещую роль в истории народов. Этот эффект всплытия достигнуть благодаря тонкому распределению вибраций света от двух чахоточных фонарей, мерцающих на воздухе и рассыпающихся колючими искрами в подступающей воде. Эти блики – блестки приковывают взгляд, магически действуют на сознание, затягивают в некий водоворот событий. Перед полотном можно стоять долго, перебирая магические, мистические события истории, спровоцированные безжалостной Венецией многократно. Это и страшный крестовый поход европейских христиан на христианскую Византию с уничтожением десятков тысяч людей Константинополя. Это и десятки тон христианского золота вывезенного оттуда на венецианских кораблях. Это и выгодная работорговля венецианских купцов. Это страшная черная чума, привезенная венецианцами в Европу с торговых путей Востока. Пожалуй «Высокую воду» можно было бы переименовать в «Черную Венецию», столько горя и страданий принесла она европейскому миру. И рассматривая полотно снова и снова, замечаешь, какие то фрагменты архитектуры, стрельчатые контуры порталов, изломы таящихся в черноте зданий и острые блики на воде, которая как живое существо наступает и наступает на город – монстр. Именно после этого произведения начинаешь думать про создателей как о провидцах, почувствовавших художественным чутьем всю тяжесть истории, запечатлевшуюся на задворках парадного города.
Впечатляет игра с водой, загнанной в узкую щель канала между фасадами, в полотне «Диснейленд в гетто». Опять противопоставление темного и светлого, а напряжение создается благодаря вытянутой вертикальной композиции, которая как бы стискивает все изображаемое могучим давлением. Вода колышется, напрягая отражения, и пытается смертельно сдавить гондолу, напоминающую морское существо, всплывшее на поверхность. Красиво написано светлое пятно неба, отраженного в воде переднего плана, обещающее освобождение из плена стен.
Венеция художников практически безлюдна и тем самым обретает собственную одухотворенность, собственные черты характера. Даже названия отдельных полотен подразумевают, что «Частная жизнь» города протекает невидимо для глаз постороннего, но использованный авторами цвет – активный цвет и бурная манера письма, подводят к мысли, что эта жизнь далеко не безоблачна и спокойна. Вот на рыночной площади толкутся на сером асфальте глупые и толстые голуби, в нервном ожидании подачки. На рыночных поддонах громоздятся горы мелкой рыбы, поблескивая еще влажной чешуей. Да что там живность, когда с очередного балкона на мир выставили как защиту оранжево – красные жалюзи окна в ритуальных кокошниках. Фасад вокруг них переливается живописными пятнами, то собирается в краплаковые сгустки, то расплывается розовым маревом. Поверхность картины вибрирует и музыкально звучит, будто свидетельствует, что жизнь, отделенного за окнами мира продолжает течь своим непрерывным потоком. Вообще цветовой строй всей серии полотен не просто разнообразен, но богат на оттенки и нюансы, но, несмотря на отдаленность от реалии, используется исключительно в символическом плане. Авторы мастерски сталкивают холодное и теплое, глубокие и поверхностные оттенки. Непременной их творческой удачей надо считать живописность белил, растяжки которых позволяют, и подчеркивать другие открытые цвета, и собирать в гармонию пятна теней. Одним из особенно удачных исполнений оказалось составное горизонтальное полотно без названия с панорамой берегов, открывающихся из под арочного моста. Мост собран из оттенков кадмия фиолетового, краплака и английской красной, в то время как плывущая под ним набережная отливается перламутровым и белым. Собственно говоря, назвать этот пейзаж Венецией достаточно трудно, но отказать ему в красоте попросту невозможно. Дома сливаются то с небесами, то с водой, сплавляются в некое туманное марево, разрушаясь на глазах зрителя. В этом единственном произведении практически отсутствует графический рисунок и все подчинено живописности, музыкальности и поэзии. Это произведение и городским пейзажем назвать трудно, потому что угадывающий в нем канал или река, или море с какими то прибрежными образованиями скорее похожа на мираж, на фату Моргану, которую оживила кисть талантливого исполнителя.
Можно долго разбирать удачи и незавершенности отдельных картин венецианского цикла, добавляя к характеристикам аналитические нюансы, но все это не будет главным, потому что «портрет» города состоялся. В него, конечно, вплетены детали наблюдений, сделанные в собственно Венеции. Но этот портрет Венеции представления. Это портрет чувствование, которое может предъявить зрителю только художник, владеющий языком живописи настолько, что он в состоянии вырваться из тисков ремесла.
Юрий Гоголицин.